"Проклятия". Темы из жизни
От эпохи Вергилия и даже в составе Appendix Vergiliana дошла небольшая
поэма, которая вся говорит о разрушении сельского покоя в пору
гражданских войн и земельных конфискаций: это Dirae ("Проклятия"), Герой
поэмы - собрат Мелибея по судьбе. Его сельским приютом тоже завладеет
"нечестивая десница воина", militis impia dextera. Он тоже гонит в
дальний путь "злополучных козочек". Перед тем, как навсегда уйти, он
обстоятельно проклинает каждую часть своего прежнего земного рая: пусть
поля не дают хлеба, а луга - травы, деревья - плодов, а лозы - гроздьев,
пусть роща лучше сгорит, чем достаться новому хозяину. Ни о чем другом
герой не хочет и не может думать. Светлое - только в прошлом, в
воспоминании; настоящее - чернейшая обида, будущего нет. Мрачная
интонация равномерно выдержана на протяжении всех 103 гексаметров. Тема
"Проклятий" взята из жизни, и притом из жизни исторической, она
злободневна, но ее развертывание снова подчинено риторической
условности. Ей соответствуют фиксированные общие места, и они пускаются в
ход. Тон, взятый с самого начала, просто невозможно нарушить. У героя
есть товарищ по несчастью - Баттар, и есть антагонист - Ликург; от
первого он ждет сочувствия, второму желает всех возможных и невозможных
зол. Иные, более нюансированные отношения между людьми, нечто более
сложное, чем простое товарищество или простая вражда, разрушили бы мир
поэмы, ничуть не менее замкнутый, чем благодушный мир эпода Горация и
элегии Тибулла.
Совсем не то в эклоге Вергилия. Душевное состояние Мелибея подвержено
изменениям, и вместе с ним меняется общая эмоциональная атмосфера. В
первых стихах он как будто залюбовался на Титира, и это любование
сливается с глубокой грустью в трудно определимое целое. Тон его второй
реплики более мрачен и, пожалуй, суховат; он больше сосредотачивается на
своей беде; ключевое слово реплики - aeger. Но затем он принимается
расспрашивать Титира об обстоятельствах последнего, пускается в
воспоминания о том, как тосковала Амариллида без Титира, вполне
сочувственно говорит о счастьи Титира. Затем следует второй, более
сильный приступ душевной боли. После этого он уже ничего не говорит, но
его молчание можно понять как знак согласия на дружелюбное приглашение
Титира - переночевать у него, в последний раз насладясь буколическим
покоем покидаемой родины; впрочем, молчание - особый род согласия,
оставляющий больше места загадке, недоговоренности. Итак, мы видим, что
даже если не иметь в виду ответных реплик Титира, в одних только словах
Мелибея нет ничего похожего на оцепенелую, почти маниакальную
монотонность и сосредоточенность "Проклятий". Он способен позабыться в
приятной беседе, отвлечься от своего горя, потом вернуться к нему,
способен оказаться в двойственном, колеблющемся расположении духа. И
беседует он не с товарищем по несчастью и не с врагом, а со счастливцем,
от которого нельзя ожидать абсолютного единодушия - сытый голодного не
разумеет, - но которого решительно не за что ненавидеть. Согласно
приведенным выше словам, он не завидует его счастью, но удивляется ему :
такое удивление устанавливает известную дистанцию между двумя
пастухами, но самую невинную, самую неуловимую, какую при данных
обстоятельствах можно вообразить. Через эту дистанцию человечность,
деликатность, присущая и Титиру, и Мелибею, перекидывает мост.
Еще древние комментаторы много говорили о личных, автобиографических
мотивах, побудивших Вергилия к сочинению 1-й эклоги. И поэта, как его
Титира, пощадила власть, и для него было сделано милостивое исключение,
когда над его земляками творилась неправедная расправа . Именно в 1-й
эклоге благодетельный "юноша" назван "богом" для спасенного Титира -
правда, именно для него, в перспективе его личной судьбы, без притязания
на общезначимость такого "апофеоза". Что же, благодарность есть
благодарность. Но рядом с Титиром стоит Мелибей, такой же незлобивый
гражданин буколического мира, которого та же власть не пожалела и не
спасла, который без всякой вины идет в изгнание; и ни Титиру, ни поэту, в
известной мере отождествляющему себя с Титиром, не приходит в голову
отвернуться от беды Мелибея, постараться ее не замечать. Если 1-я эклога
- прославление Августа, это, по правде говоря, довольно необычный род
славословия: жалоба Мелибея звучит ничуть не менее явственно, чем
изъявления благодарности Титира. Из песни слова не выбросишь - выбросить
нельзя ничего, ни жалобы, ни благодарений, то и другое в составе
художественного целого эклоги поставлено в связь, как две стороны
единой, очень непростой истины о времени, и Вергилий примечательным
образом не делает ничего, чтобы обеспечить одной из двух чаш весов
несправедливый перевес. Еще раз сравним Вергилия с его современниками.
Поэт "Проклятий", творя свой обряд оплакивания прежнего счастья, с
негодованием отринул бы мысль о симпатичном собрате, которому повезло
больше и чье счастье, заслуживающее сочувствия, продолжается. Для такой
поэзии человеческая жизнь рассечена надвое - на ликование и скорбь, на
хвалу и хулу; и общения между тем и другим нет, одно наглухо . отделено
от другого. Вергилий точно приоткрывает дверь из одной половины бытия на
другую половину, и в этом его оригинальность, масштабы которой трудно
измерить и едва ли возможно переоценить.
И вот самое важное: благодаря тому, что ни Титир, ни Мелибей не
погрешают против законов пастушеского братства и человеческого
товарищества, благодаря тому, что различие их судеб не прерывает их
общения, и славословие Титира, и жалоба Мелибея оказываются
преобразованными по самой своей сути. На одно ложится отсвет другого.
Счастье увидено глазами обойденного, беда - глазами пощаженного.
Славословие - уже не просто ликование, у него отнята самоуверенность;
славословящий знает, что рядом с ним - по-прежнему бездна, и он не упал в
нее лишь случайно, а потому его голос не слишком громок. Но и жалоба -
не просто вопль, уж подавно не проклятие: как Мелибею проклинать
буколический мир, в котором остается его друг? Все смягчено,
нюансировано, чувству отвечает "противочувствие".
Это можно проследить на уровне интонации, на уровне фоники стиха.
Кульминация жалобы Мелибея - стихи 70-71 ("Эти столь тщательно
возделанные нивы достанутся нечестивому воину, эти посевы - варвару");
если где-нибудь дело могло дойти до вскрика, то только здесь. Но
Вергилий приглушает вскрик чрезвычайно редкой женской цезурой,
растворяет его в нежном журчании звуков:
Impius haec tarn cuLTA novaLia miLes habebit. . .
|