Каталог файлов

მთავარი » ფაილები » Сочинения » Иностранная литература
ТВОРЧЕСТВА ЭДГАРА АЛЛАНА ПО
20.06.2012, 00:57
Аллан Эдгар По
Родился в семье актеров, в двухлетнем возрасте потерял роди¬телей и был отдан на воспитание богатому торговцу из Ричмонда Джону Аллану. Пребывание с Алланами в Англии (1815—1820) привило ему любовь к английской поэзии и слову вообще. (Ч.Диккенс впоследствии отозвался о писателе как единственном блюстителе «грамматической и идиоматической чистоты англий¬ского языка» в Америке.) Был послан в Виргинский университет (1826), однако вскоре взят оттуда, так как понаделал «долгов че¬сти»; занятия в военной академии Вест-Пойнт (1830) тоже ограни¬чились полугодом. Несмотря на скудость формального образова¬ния, творчество По свидетельствует о широкой, хотя и беспоря¬дочной начитанности.
В жизни Эдгара ПО было несколько важных поворотов. Одним из них, в значи-тельной мере определивших его судьбу, было решение восемнадцатилетнего Эдгара, принятое им, как пишет Герви Аллен,  в «бессонную ночь с 18 на 19 марта 4827 года». Накануне состоялось бурное и тяжкое его объяснение с опекуном и  «благодете¬лем », видным в Ричмонде торговцем Джоном Алланом.
Блестящий студент Виргинского университета, юный стиютворец, подающий надежды, любимец товарищей, Эдгар повел себя не лучшим образом. Пирушки, карточная игра, крупный проиг¬рыш поставили его в крайне затруднительное и неблаговидное положение, из которого его мог вывести только богатый и влия¬тельный опекун. Поясняя поведение Эдгара-студента, можно отметить, что он был «не чужд известной бравады,  свой¬ственной многим в его возрасте, когда так не терпится доказать всему миру, что ты — «настоящий мужчина». Этой браваде спо¬собствовало иллюзорное представление Эдгара о своем месте в семье Аллана — он, сирота и нищий приемыш, мнил себя «бо¬гатым наследником». Опекун с его мелкой скаредностью поста¬вил своего приемыша, страстную и гордую натуру, в фальшивое положение. К этому присоединились горькие переживания, вы¬званные грубым вмешательством опекуна в интимные  чувства своего воспитанника. Автор значительное внимание уделяет Джо¬ну Аллану, младшему компаньону фирмы «Эллис и Аллан, опто¬вая и розничная торговля», справедливо полагая, что его отно¬шения с Эдгаром «в известном смысле определили будущее поэта». Он со многими подробностями ведет рассказ об этом американце шотландского происхождения, о его жизненном пути, ха¬рактере, занятиях и отношениях с ближними, создавая колорит¬ный и убедительный образ торгаша, ханжи и скопидома.
В час бурного объяснения опекун поставил перед  Эдгаром твердое условие — полностью подчиниться его воле и неукосни¬тельно следовать его указаниям и советам. А «маленький дерз¬кий выскочка» в ответ на бескомпромиссное требование ответил столь же решительным «нет», «было в его непреклонности и нечто жестокое, «небла¬годарное», и тем не менее это было достойное и мужественное решение. Положив на одну чашу весов благополучие, а на другую — гордость и талант, он понял, что последнее важнее, предпочтя славу и честь богатству. Более того, хотя он и не мог знать всего наперед, тем самым были из¬браны голод и нищета. Впрочем, устрашить его не могли бы и они»(А.Герви). Так определился и впер¬вые отчетливо и резко выявил себя основной конфликт в жизни Эдгара Аллана По — конфликт творческой, чувствующей и со¬знающей свое достоинство личности и грубого торгашеского ути¬литаризма, подчиняющего все интересам выгоды. То, что  было сконцентрировано в натуре и поведении опекуна, вскоре предста¬ло перед Эдгаром в системе непреклонных сил, выражающих ве¬дущие интересы и теиденции американского общества.
Беспросветная бедность, доходившая до нищеты, но могла не угнетать Эдгара По, вызывая непосильное напряжение нервов, ко¬торое чем ближе к концу жизни, тем все чаще он пытался снять спиртным и наркотиками. Но несмотря на довольно частые пе¬риоды бездействия, вызванные врожденной сла¬бостью здоровья и другими причинами, По работал с огромным упорством, о чем убедительно свидетельствует его обширное твор-ческое наследие. Главная причина его бедности — «слишком малое вознаграждение, которое он получал за свою работу. Лишь наименее значительная часть его творчества — журналистика — обладала какой-то ценностью на тогдашнем литературном рынке. Лучшее же из того, что он создал своим искусством, почти не привлекало покупателей. Господствовавшие в ту пору вкусы, несовершенство законов об авторском праве и постоянно навод¬нявшие страну английские книги лишили произведения Эдгара По всякой надежды на коммерческий успех. Он был одним на первых американских писателей-профессионалов и мог  суще¬ствовать только литературным трудом и работой редактора. К тру¬ду же своему и своих собратьев по перу он предъявлял бескомп¬ромиссные требования. «Поэзия для меня, — заявлял он, — но профессия, а страсть, к страстям же надлежит относиться с по¬чтением — их не должно, да и невозможно пробуждать в себе по желанию, думая лишь о жалком вознаграждении или еще бо¬лее жалких похвалах толпы». К этому следует добавить, что он, «как художник и мыслитель, без сомнения, испытывал значительную и оправданную непри¬язнь к современной ему Америке.
Между его творчеством и его торгашеским временем зияла огромная пропасть... Одна из са¬мых поразительных особенностей той своеобразной эпохи заклю¬чалась в том, что ее сиятельную уверенность в своем превосход¬стве над всеми предшествующими эрами и веками ни разу  не омрачило хотя бы мимолетное облачко сомнения. Предвкушение, казалось, недалекого триумфа над природными стихиями, кото¬рого помогут добиться машины, породили теорию «прогресса», до¬толе неслыханную, но теперь распространенную на все — от по¬литики до дамских шляпок. Журналы, речи государственных му¬жей, социологические трактаты и романы — все звенело фанфа¬рами победного самодовольства. Что до философии, то она совершенно прониклась убеждением, что десять утверждений ровно в десять раз ближе к истине, чем одно отрицание, и что во втор¬ник человечество просто не может не стать чуть-чуть лучше, чем было в понедельник. Вера эта была столь сильна, что публично выступить против нее викто не осмеливался»(А.Гарви), лишь один Эдгар По замечал это безудержное самодовольство и самовосхваление аме¬риканцев и брал на себя смелость их обличения. Можно вспо¬мнить, к примеру, Эмерсона или Генри Торо, американских писателей-трансценденталистов, к которым Эдгар По проявлял без оговорочную нетерпимость. «Стяжательство в общественной  и частной жизни создает атмосферу, в которой трудно дышать... Мы видим, к каким трагическим последствиям это ведет», — говорил Эмерсон в конце 30-х годов в публичной лекции, и, пояс¬няя трагедию Эдгара По, можно повторить эти слова. В начале 40-х годов в Англии и в Америке появились «Американские за¬метки» Чарльза Диккенса, редкой силы обличение американского общества и его нравов. И все же Эдгар По был одним из самых страстных обличителей буржуазной Америки. «Соединенные Шта¬ты, — уже после смерти Эдгара По писал Шарль Бодлер, — бы¬ли для По лишь громадной тюрьмой, по которой он лихорадочно метался, как существо, рожденное дышать в мире с более чи¬стым воздухом, — громадным варварским загоном, освещенным гадом. Внутренняя же, духовная жизнь По, как поэта или даже пьяницы, была постоянным усилием освободиться от этой нена¬вистной атмосферы».
Герви Аллен дает краткую, но выразительную характеристику политических нравовтого времени,  описывая  выборы в кон¬гресс и законодательное собрание  штата Балтимор. «Город, печально прославившийся политической коррупцией, терроризирова¬ли шайки «охотников за голосами», чьи услуги оплачивались им партийных касс. Бедняг, которые, поддавшись  на посулы  или угрозы, попадали в лапы политических разбойников, за два-три дня до голосования сгоняли в специальные места — «курятни¬ки», где держали одурманенных спиртным и наркотиками до на¬чала выборов. Затем каждого заставляли голосовать по несколько раз». Автор делает важное и убедительное предположение, что и Эдгар По оказался в числе невольных жертв  «политических разбойников», что в «беспомощном состоянии» он «был силой отведен в одна из «курятников» и это ускорило его гибель.
Встреча Эдгара По с семилетней двоюродной се¬строй Вирджинией, которая шесть лет спустя стала его женой, имела глубокие последствия для его жизни. Эта встреча, а затем женитьба  оказали на Эдгара По «может иметь, самое благотворное воздействие», Вирджиния была необыкновенным человеком, она «воплощала собой един¬ственно возможный компромисс с реальностью в его отношениях с .женщинами, — столь сложных и утонченных, что понять, ку¬да вели все потаенные ответвления этого лабиринта, едва ли ко¬му-нибудь удастся»(Герви Аллан)
Тяжкая наследственность, сиротство, непо¬сильная борьба с преградами свободолюбивому духу и высоким устремлениям, столкновение с житейскими мелочами,  болезнь сердца, душевная ранимость,  травмированная  и  неуравнове¬шенная психика, а главное — непримиримость основного жизненного конфликта омрачали, душили и укорачивали его жизнь. Болезнь и преждевременная смерть Вирджинии явились для не¬го страшным и непоправимым ударом. Это роковое событие было «не только  предвестьем  скорой смерти: Вирджинии, но и ознаменовало для самого По начало все более углубляющегося душевного расстройства».
 
Творчество Эдгара По
«Ворон» принесший славу…»
Основное проявление творческой личности — ее труды — литературные сочинения: стихи, рассказы, статьи. Рассказывая о жизни Эдгара По надо говорить о его творческой деятельности: о начальных проявлениях его призвания,  о первом стихотворном сборнике, созревании таланта,  периодах творчества, поэме «Аль-Аараф», о рассказах «Лигейя», «Падение дома Ашеров», «Золотой жук», «Ворон» — самое прославленное и популярное стихотворении По, определившее основу его прижизненной и посмертной славы.
Поэт написал «Ворона» потому, что в браке с Вирдживией он подменил реальную любовь меч¬той, и это обрекло его «на страдания и отчаяние». Это не един¬ственный случай односторонней и неаргументированной трактовки произведений По. Автор нередко возникновение и смысл его стиитвореиий и рассказов объясняет только личзыми, интимными переживаниями поэта, связанными с темой «утраченной любви». Можно рассматривать героев и героинь произведе¬ний Эдгара По всего лишь как «многоликие ипостаси самого По и любимых им женщин, двойники, чей придуманный мир он напол¬нял страданием, пытаясь облегчить тем самым бремя печалей и разочарований, отягощавших его собственную жизнь. Дворцы, са¬ды и покои, населенные этими призраками, блистают роскошным убранством, оно — точно причудливая карикатура на нищенское убожество настоящих его жилищ и безотрадную обстановку тех мест, куда набрасывала его судьба.
Творчество писателя, как бы полно ни отражалась в нем его личность, не замыкается в рамках «психологической автобиогра¬фии», и если рассматривать произведения По, устремляясь к решению только этой задачи, следуя только в этом направлении, нетрудно упустить из виду важные  стороны творчества, его смыслового наполнения, историко-литературного и общественного значения. Разгадать странную  романтическую символику, раскрыть реальный смысл многих рассказов Эдгара По — задача необычайно трудная, и в своей полноте она так и остается нерешенной.
Своеобразие рассказов По
Как новеллист По всерьез заявил о себе рассказом «Рукопись, найденная в бутылке» (1833), получившим премию на конкурсе «Сатердей курьер». Один из членов жюри подметил главную особенность дарования По-прозаика: «Логика и воображение сочетались тут в редкой соразмерности». В тради¬ции необыкновенных морских путешествий написан рассказ «Низвержение в Мальстрем» (1841) и единственная «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» (1838), подготовившая почву мелвилловскому «Моби Дику» и завершенная Ж. Верном в романе «Ледовый сфинкс». К «морским» произведениям примыкают рассказы о приключениях на суше и в воздухе: «Дневник Джулиуса Родмена» — вымышленное описание первого путешествия через Ска¬листые горы Северной Америки, совершенного цивилизованны¬ми людьми (1840), «Необыкновен¬ные приключения некоего Ганса Пфааля» (1835), начатые в шутливо-сатирическом ключе и переходящие в документальный отчет о полете на Луну, «История с воздушным шаром» (1844) о совер¬шенном якобы перелете через Атлантику. Эти произведения — не только истории о немыслимых приключениях, но и приключение творческой фантазии, аллегория постоянного драматического пу¬тешествия в неизведанное, в иные, выходящие за пределы повсед¬невного эмпирического опыта эмоционально-психологические измерения. Благодаря тщательно разработанной системе деталей достигалось впечатление достоверности и материальности вымы¬сла. В «Заключении» к «Гансу Пфаалю» По сформулировал принципы того вида литературы, который впоследствии назовут научно-фантастической.
Та же «сила подробностей» у По, отмеченная Ф. М. Достоев¬ским, характерна для самой многочисленной группы новелл — тех его «арабесок», которые ближе всего к европейской романтиче¬ской традиции. Художественный смысл таких рассказов, как «Ли-гейя» (1838), «Падение дома Ашеров» (1839), «Маска Красной смерти» (1842), «Колодец и маятник» (1842), «Черный кот» (1843), «Бочонок амонтильядо» (1846), конечно, отнюдь не исчерпывается кар¬тинами ужасов, физических и душевных страданий, вообще «укло¬нений от природы», по выражению Ш. Бодлера. Изображая раз¬личные экстремальные положения и выявляя реакции героев на них, писатель прикоснулся к таким областям человеческой психи¬ки, которые изучаются современной наукой, и тем раздвинул гра¬ницы эмоционального и интеллектуального постижения мира.
Первый свой изданный сборник рассказов Эдгар По назвал «Рассказами гротесков и арабесок». Название произведения или ряда произведений, тем более данное самим автором, направляет читателя и критика, ориентирует их, дает им ключ от входа  в область, созданную творческой фантазией. Рассказы Эдгара По — это .действительно гротески и арабески. «Кто верным именем ре¬бенка назовет» (Шекспир), будь то человек или произведение искусства? По-видимому, это лучше всего способен сделать роди¬тель ребенка или автор, когда речь идет о произведении искус¬ства. Нет у родителя или у автора имеется не только свое пони¬мание произведенного им на свет детища, но и свой тайный за¬мысел;, свои пожелания, свои надежды и упования. Гротески  и арабески — наименование точное, но в большей мере оно характеризует, так сказать, внешний облик, способ, манеру, чем суть. Нередко литературоведам и критики рассказы Эдгара По называют «страшными». С равным основанием их можно назвать «рассказами тайн и ужасов». Когда Эдгар По писал свои рассказы, подобный жанр был а Америке широко распространен, и он  знал его особенности и лучшие его образцы, знал о его популярности и причине успеха у читателя.
Казалось бы, легче всего разобраться в рассказах Эдгара По, если поставить их  в связь с традициями готического романа английской писательницы Анны Радклиф (17(;4—1823) и европейской романтической фанта¬стики, прежде всего с Гофманом (1776—1822), с его «Фантазиями в манере Калло». Это делали и делают, это можно и нужно де¬лать, не слишком обнадеживая себя, учитывая «странность» Эд¬гара По, его гротесков и арабесок, о которой так  решительно сказал Достоевский: «Вот чрезвычайно странный писатель — имен¬но странный, хотя и с большим талантом». Порой кажется, что тот или иной гротеск Эдгара По написан в духе традиции готи¬ческого романа, в духе жанра «тайн и ужасов», а на поверку ока¬зывается, что это пародии на него. Наглядный пример — рассказ «Сфинкс»
Человек приехал из Нью-Йорка к своему родственнику и жи¬вет «в его уединенном, комфортабельном коттедже на берегу ре¬ки Гудзон». Однажды, «на исходе знойного дня», он сидел «у открытого окна, из которого открывался прекрасный вид на бере¬га реки и на склон дальнего холма, почти безлесный после силь¬ного оползня». И вдруг он «увидел там нечто невероятное — какое-то мерзкое чудовище быстро спускалось с вершины и вско¬ре исчезло в густом лесу у подвожья». Чудовище было огромных размеров, и всего поразительней и ужасней было изображение «Черепа едва ли не во всю грудь». Перед  тем  как  чудовище скрылось, оно исторгло «неизъяснимо горестный» звук, а чело¬век, рассказывающий эту историю, «без чувств рухнул на пол*. Рассказ о таинственном и ужасном, но тут же, на   следующей странице, и разоблачение «фокуса», то есть разъяснение того, ка¬ким образом перед взором рассказчика появилось омерзительное чудовище. Оказалось, что это всего-навсего насекомое — «сфинкс вида Мертвая голова», внушающее «простонародью   суеверный ужас своим тоскливым писком, а таите эмблемой смерти нагрудном покрове». Насекомое попало в паутину, которую соткал за окном паук, а глаза человека, сидевшего у окна, спроецировали его на обнаженный склон далекого холма. «У страха глаза велики». образ чудовища — иллюзия, порожденная тревожным психическим состоянием рассказчика, обостренным реальным ужа¬сом — в Нью-Йорке свирепствовала эпидемия холеры, «бедствие все разрасталось», и «в самом ветре, когда ов дул с юга... чуди¬лось смрадное дыхание смерти". (В «Сфинксе» отразилось реаль¬ное событие начала 30-х годов прошлого века: в Нью-Йорке бы¬ла эпидемия холеры, распространившаяся из Европы.)
«Сфинкс» — рассказ и «страшный» и пародийный, в нем есть и существенный для Эдгара По мотив социальной сатиры — вы¬раженная как бы между прочим и в остроумной форме оценка реального состояния американской демократии. Родственник рас¬сказчика, чей «серьезный философский ум был чужд беспочвенных фантазий... настоятельно подчеркивал ту мысль, что ошибки в исследованиях обычно проистекают из свойственной человеческо¬му разуму склонности недооценивать или же преувеличивать зна¬чение исследуемого предмета из-за неверного определения его удаленности... Таи, например, — сказал он, — чтобы правильно оценить то влиянию, которое может иметь на человечество всеоб¬щая и подлинная демократия, необходимо учесть, насколько уда¬лена от нас та эпоха, в которую это возможно осуществить».
Рассказ «Сфинкс» может дать представление о технологии создания страшного у Эдгара По, однако для автора это отнюдь не универсальный способ. И в этом рассказе, далеко не столь зна¬чительном, как, например, рассказ «Падение дома Ашеров», и да¬леко не столь популярном, как «Золотой жук», очевидна одна черта, которая, по мнению Достоевского, отличает Эдгара По «ре¬шительно от всех других писателей и составляет резкую его осо¬бенность: это сила воображения. Не то чтобы он превосходил во-ображением других писателей; но в его способности воображения есть такая особенность, какой мы не встречали ни у кого: это си¬ла подробностей», которая способна убедить читателя в возмож¬ности события, даже когда оно «или почти совсем невозможно или еще никогда не случалось на свете».
«Сила воображения, или, точнее, соображения», говоря словами Достоевского, позволяла Эдгару По с решительным успехом ши¬роко мистифицировать читателя. Об этой способности и склонно¬сти По можно говорить приводя в пример его «Историю с воздушным шаром» — рассказ-мистификацию, в котором выдумка о перелете воздушного шара 118 Европы в Америку оказалась столь правдоподобной, что вызвала сенсацию.
Достоевский обратил внимание на весьма важный содержа¬тельный элемент самых невероятных рассказов Эдгара По. «Он, — писал Достоевский, — почти всегда берет саму исключительную действительность, ставит своего героя в самое исключительное внешнее или психологическое положение, и с какою силою про¬ницательности, с какою поражающею верностию рассказывает о состоянии души этого человека». Очень часто — души, объятого ужасом, который испытывал сам Эдгар По.
Вероятно, многие читатели, если их спросить, какой из рас¬сказов Эдгара По лучшие всего удерживает память , скажут: «Золотой жук». Сам писатель считал его «наиболее удачным» своим рассказом. «Огромная популярность «Золотого жука», — верно отмечает Герви Аллен, — объясняется отчасти тем, что в нем почти отсутствуют болезненные мотивы, преобладающие во многих других произведениях По». В связи с этим невольно вспо¬минается признание Блока: «Мне случалось ощущать при чтении Диккенса ужас, равного которому не внушает и сам Э. По». Дей¬ствительно, «эти уютные романы Диккенса — очень страшный и взрывчатый материал». Однако в «уютных романах Диккенса» нет болезненных мотивов, связанных с травмированным состоя¬нием психики, что заметно в рассказах Эдгара По.
«Золотой жук» по жанровым его свойствам обычно присоеди¬няют к знаменитым детективным рассказам Эдгара По — «Убий¬ства на улице Морг», «Тайна Мари Роже» и «Украденное пись¬мо», героем которых является детектив-любитель Ш. Огюст Дю¬пен. В этих рассказах — сам автор называл их «логическими рас¬сказами» — с особым эффектом проявляет себя сила логики  и аналитического соображения. Валерий Брюсов назвал их автора «родоначальником всех Габорио и Конан-Дойлей» — всех  писа¬телей детективного жанра. Герви Аллен как бы дополняет и раз¬вивает это суждение Брюсова, когда пишет: «Очерк «Шахматный автомат Мельцеля» «явился первым произведением, где По вы-ступил в роли непогрешимого логика и проницательного анали¬тика, предвосхитив метод, к которому прибег позднее в своих де¬тективных рассказах, таких, как «Убийства на улице Морг», — метод, увековеченный в триумфе Шерлока Холмсов».
Основную же особенность Эдгара По отметил опять-таки До¬стоевский. Он указал на «матерьяльность» его фантастики. Фанта¬стическое в произведениях Эдгара По  оказывается  осязаемым, обыденным. Явления невероятные не только обнаруживаются  в повседневности, но повседневность как таковая под взглядом  и пером Эдгара По обретает характер фантастический. Однако при этом По но был идеалистом-мистиком. «Видно, что он вполне аме¬риканец, даже в самых фантастических своих произведениях», — так сказал Достоевский, и если учесть, что «американец» в дан¬ном случае это синоним практицизма, деловитости, то Эдгар По, материализуя фантастику или же делая все материально-бытовое фантастическим, явился в этом смысле американцем и антиаме¬риканцем одновременно. Он видел и показал призрачность, зыб¬кость буржуазно-деляческого мира, гордившегося своей разумно¬стью, основательностью и прочностью. Индивидуалистическая свобода, которую американцы написали прямо на своем знамени, это, по Эдгару По, одиночество в толпе, это заброшенность и затравленность личности, это по свобода человека, а освобожденность от человека, от заботы о ном: покинутость человека  обществом — призрак свободы. Разве об этом не писал сам Достоевский?  Ну конечно же, поэтому он и откликнулся так живо на произведения американского писателя. В развитии литературы XIX веки, усиленно разрабатывавшей проблему человека, Эдгар По явился соединительным звеном между романтиками и реалистами.  Он наследовал романтикам, тому же Гофману или англичанину До Квинси, и он же прокладывал дорогу реализму, который Достоевский так и назвал — «фантастическим», но не в смысле какой-то чрезвычайной выдумки, а особой проницательности, позволяющей постигать лишь кажущееся в самой действительности  невероятным, выдуманным. Из-за этой проницательности Эдгар По  был миром буржуазного практицизма исторгнут и  в  силу той же проницательности вошел он в мировую литературу.
Помимо  трех  основных  типов  рассказов:  фантастико-приключенческих, готических и логических — у По немало других жанровых разновидностей: юмористические зарисовки, хотя смех, как и быт, не очень давался ему, сатирические скетчи, паро¬дии, притчи. Рассказы, смыкающиеся с философской эссеистикой,—«Разговор с мумией» (1845) обобщенная, предвосхищающая сатира не только на американские институты, но и на традиции и ценности современного общества, его философию и мораль, на самую идею буржуазного прогресса. Философско-космогони-ческие и гносеологические идеи развиваются По в его прозо-поэме «Эврика» (1848).
 
Заключение
Принадлежа ныне всем временам и народам. По был сыном своего времени. Он отвергал многое из американской действитель¬ности 20—40-х гг.—и разделял многие ее иллюзии. Всю жизнь мечтая отдаться «единственной страсти» — чистой поэзии, он был вынужден выступать в роли литературного поденщика. Художник, которого многие западные литературоведы считают пред¬ставителем интуитивистского направления в искусстве, он понял, что творчество помимо всего прочего есть труд, и, постигая через «литературную инженерию» природу и закономерности Поэзии, создал по-своему стройную эстетическую теорию. В своих обще¬ственных симпатиях писатель был ретрограден: высокомерно от¬зывался о «толпе» и считал рабство «основой наших институтов». По не строил утопические проекты, не лелеял мечты о лучшем бу¬дущем; его романтическое, скорректированное рационализмом творчество не устремлялось и в прошлое. По был чужд неистреби¬мый оптимизм трансценденталистов, полагавших духовное си¬лой, которая исправит испорченный мир. Он не обладал граждан¬ским темпераментом и доверял только поэзии, только искусству, заложив тем самым основы трагической традиции в американ¬ской литературе.
Эдгар По вызвал живой интерес у многих писателей разных стран и разных идейно-эстетических направлений. В рецензии на собрание сочинений Эдгара По в переводе К. Д. Бальмонтц (Москва, 1906) Блок так писал об этом. «Произведения По созданы как будто в наше время, при этом захват его творчества так щи рок, что едва ли правильно считать его родоначальником так называемого «символизма» Повлияв на поэзию Бодлэра, Малларму, Россетти, — Эдгар По имеет, кроме того, отношепие к нескольким широким руслам литературы XIX века. Ему родственны и ЭКюль Берн, и Уэльс, и иные английские юмористы... Конечно, «симво¬листы» обязаны По больше всех. Следует заметить, что из стихии творчества По вылились не один, а несколько последовательных моментов развития «нового искусства». Чтобы уяснить смысл и значение сказанного Блоком, следует обратиться к произведени¬ям Эдгара По.

კატეგორია: Иностранная литература | დაამატა: nukria
ნანახია: 279 | რამოტვირთვები: 0 | კომენტარი: 1 | რეიტინგი: 0.0/0
სულ კომენტარები: 0
კომენტარის დამატება შეუძლიათ მხოლოდ დარეგისტრირებულ მომხმარებლებს
[ რეგისტრაცია | შესვლა ]
მოგესალმები Гость